Лето выдалось до крайности сумасшедшим. Кому расскажешь — не поверят. Точнее, не совсем так. Гарри рассказал о произошедшем с ним одному-единственному человеку, своей лучшей подруге, и та поверила, но всё равно это не укладывалось в голове.
Сначала он умудрился провалиться под землю в прямом смысле этого слова, прямо с книжным магазином, и на пару с доктором Кроссом спасти человека. Применяя при этом то, что валялось под ногами, опять же, в прямом смысле. Потом свадьба Лоры, и его непосредственное в этом событии участие. И Френсис. Конечно, Френсис. Человек, прошедший путь от скандального родственника пациента до…
На этом моменте Гарри откровенно терялся. В начале августа, когда они только познакомились, всё происходившее можно было охарактеризовать просто и ёмко — курортный роман. Конечно, Френсис был не на отдыхе, но суть этот термин всё равно передавал точно. И вот прошёл месяц, а встречи и не думали прекращаться.
Конечно, они нравились друг другу, в этом сомнений не было никаких. Гарри даже не пытался этого отрицать, когда делился последними событиями с подругой. (Сложно было утаить человека, которого приглашаешь в качестве спутника на свадьбу). Однако неопределённость будущего несколько не сочеталась с определённым настоящим.
Если говорить простыми словами — в августе они с Френсисом откровенно встречались, как романтическая пара, пусть и без взаимных обещаний. В конце же этого месяца Френсису предстояло уехать на неопределённый срок. И да, он обещал вернуться, но, опять же, на какой-то ограниченный отрезок времени.
В общем, Гарри снова попал в ловушку собственной неопытности. Он понятия не имел, что это вообще за отношения и как себя вести. А главное, как себя при этом чувствовать.
После всех злоключений в Эдинбурге Гарри научился жить «внутри себя». Максимально отстраниться от окружающих и просто делать своё дело. Радовать себя самостоятельно, самому решать свои переживания и многое другое. Френсис удивительным образом извлёк интерна из этой колючей скорлупы. А потом уехал.
Возможно, предчувствуя что-то, Гарри и правда позволил себе больше, чем хотел, в их «прощальную ночь». Сон никак не хотел приходить, и они долго целовались и переговаривались в полголоса, словно могли помешать кому-то.
В ту ночь Гарри снова приснился кошмар, где его придавливает деревянными балками рухнувшего на голову магазина, и он не может дышать, лёжа в одиночестве и в темноте. И снова Френсис успокаивал его, уже столкнувшись разок с такими последствиями трагедии, произошедшей больше месяца назад. Но суть была не в этом. Суть была в том, что Френсис был таким внимательным и, откровенно говоря, заботливым — совсем не таким, каким Гарри себе представлял случайных любовников, чьи отношения резко обрубались с отъездом.
Однако Гарри решил взять себя в руки. Он уже напридумывал себе что-то непонятное про доктора Кросса какое-то время назад. Так что решил, что с Френсисом та же история. В какой-то момент он обернётся и поймёт, что эти воспоминания, хоть и были приятными, растворяются под влиянием новых, куда более ярких. Гарри просто очень давно не ощущал ответную симпатию, только и всего. Стоило помнить о вечных словах на кольце Соломона.
Какое-то время такая установка действовала. Френсис не звонил, не писал, и Гарри тоже решил не надоедать ему бессмысленным вниманием. И всё же, нет-нет, а в голове всплывал образ красавца-филолога.
В тот вечер Гарри вновь взялся за альбом для рисования и карандаш, вычерчивая аристократичный профиль длинными аккуратными штрихами. Сперва он ругал себя за эдакое девичье поведение — ещё бы сердечек рядом нарисовал, чтобы уж наверняка! — но затем сдался. Френсис цеплял и что-то творческое в душе интерна своей внешностью, телом. Гарри любил анатомические рисунки ещё с института. Они у него хорошо получались.
Звонок раздался, когда он старательно вырисовывал идеально ровную спинку носа. Гарри чуть нахмурился. Ему никто не звонил, так что первым делом он решил, что его вызывают обратно в больницу, где он отработал положенную дневную смену. Странно… На ночь оставался доктор Картер, и уж ему-то помощь обычно была не нужна. Разве что рожать удумали сразу несколько местных девиц.
Однако на экране высветилось не «доктор Картер» и не «больница». Гарри недоумённо моргнул и поднял трубку. Связь была слабой и прерывалась, но сквозь помехи удалённого шотландского острова всё же пробился голос Френсиса. И сердце Гарри, не спрашивая дозволения хозяина, пустилось вскачь, как тот конь, о котором мистер МакГрэйн и рассказывал.
— Привет, — отозвался Гарри, стараясь не ляпнуть «нет, тебя рисую». — Нет, я уже отработал.
А от следующих слов в груди что-то и вовсе перевернулось. Казалось бы, не признание в любви, простое и вежливое «соскучился», а какой эффект. Гарри тут же ощутил ответно, как сильно он скучал все эти дни. Словно за барьером, который он выстроил вновь, всё это время копились сильные эмоции, а теперь эту стену прорвало. Снесло напрочь, как Френсис сносил все преграды на своём пути.
Пауза затянулась, и Гарри осознавал это. Как и то, что сдаёт себя с потрохами, когда проговаривает ответ спустя бесконечные несколько секунд.
— Я тоже по тебе соскучился.